Театральная улица (ныне улица Зодчего Росси). Дирекция Императорских театров, так же как и служебная квартира директора, находилась напротив Александринского театра, в угловом здании справа. Сегодня его занимает Санкт-Петербургский государственный музей театрального и музыкального искусства. Фото начала ХХ века

«…Я 19 числа отправился с, так сказать, дипломатическим визитом к Ивану Александровичу Всеволожскому, – рассказывал Римский-Корсаков. – Мне хотелось хоть раз в жизни поговорить с ним о том, на каком основании ни одна моя опера не дается на императорской сцене. Всеволожский очень любезно объяснил мне, что ввиду предполагаемых чрезвычайных затрат на постановку будущей зимой “Орестеи” С. Танеева, “Дубровского” Направника и “Тушинцев” Бларамберга никак невозможно будет возобновить моей “Снегурочки”; что он крайне недоволен, что ему никак не удалось ни разу в течение всего этого сезона дать моей “Млады”»¹. В ответ на дипломатически уклончивые слова Всеволожского композитор «раз и навсегда» заявил, что не согласен с критикой своих опер дирижером Эдуардом Направником и режиссером Геннадием Кондратьевым и что автору лучше знать, следует ли что-нибудь переделывать в собственных операх. Единственным положительным результатом разговора стало обещание Всеволожского, что он «непременно будет иметь в виду оперы Николая Андреевича при составлении репертуара»².

Здание Мариинского театра после перестройки, осуществленной Виктором Шретером в 1885 году. Открытка начала ХХ века

Этим обещанием композитор и воспользовался в декабре 1894 года, когда заканчивал «Ночь перед Рождеством». Но прежде по требованию Всеволожского либретто оперы, написанное по повести Николая Гоголя самим Римским-Корсаковым, было передано в драматическую цензуру. Вновь, как и в случае «Псковитянки», возникло препятствие в виде высочайшего запрета выводить русских государей (тем более из дома Романовых) на театральной сцене. Напрасно композитор убеждал цензуру, что заблаговременно всё предусмотрел и нигде не упоминал имени Екатерины II и даже названия города – Петербург. «В цензуре ответили, что всякому известна повесть Гоголя и ни у кого не может быть сомнения, что моя царица есть не кто иной, как императрица Екатерина»³. На этот раз Римский-Корсаков пытался убрать препятствие через своего бывшего начальника по Придворной певческой капелле графа Сергея Шереметева, а после неудачи попросил о содействии министра двора графа Иллариона Воронцова-Дашкова. Последний смог получить разрешение у императора Николая II на постановку без изменений в либретто.

Петр Ламбин. Эскиз декорации к третьему действию. «Воздушное пространство с видом на столицу».
Ежегодник Императорских театров. 1895–1896

«Я был в восхищении», – вспоминал композитор; Всеволожский тоже с радостью ухватился за возможность поставить оперу «особенно великолепно, чем он может даже угодить двору»⁴. Вопреки осторожным сомнениям Римского-Корсакова, директор задумал загримировать исполнительницу роли Царицы как можно более схоже с императрицей. Как показали дальнейшие события, это решение в числе прочих сыграло роковую роль.

Программка к мировой премьере оперы «Ночь перед Рождеством».
Архив Мариинского театра

Премьера оперы была назначена на 28 ноября 1895 года, в бенефис Осипа Палечека (к 25-летию его службы в театре). С режиссером у Римского-Корсакова сложились отличные рабочие отношения (совместно с композитором Палечек расписал оперу «по минутам» еще в декабре 1894 года); постановкой и слаженностью исполнителей, а также роскошными костюмами и декорациями автор был вполне доволен. Но на генеральную репетицию приехали великие князья Владимир Александрович и Михаил Николаевич, и случилось непредвиденное. «…Оба возмутились присутствием на сцене царицы, в которой пожелали признать императрицу Екатерину II. В особенности пришел в негодование Владимир; в антракте он даже зашел на сцену и сказал г-же Пильц гневно и грубо: “Вы нынче моя прабабушка, как я посмотрю!” – или что-то в этом роде, чем немало смутил ее. <…> А вел[икий] кн[язь] Михаил приказал заодно замазать собор на декорации, изображавшей виднеющийся Петербург с Петропавловскою крепостью, говоря, что в этом соборе похоронены его предки и он его на театральной сцене дозволить не может»⁵, – вспоминал композитор.

Константин Иванов. Эскиз декорации к седьмой картине. «Зал во дворце».
Ежегодник Императорских театров. 1895–1896

По требованию великого князя Владимира Александровича разрешение на постановку было императором отозвано. Положение спас Всеволожский, предложив заменить царицу Светлейшим (то есть князем Григорием Потемкиным). Несмотря на нелепость такого решения с точки зрения сюжета, композитору пришлось согласиться и транспонировать партию Царицы (меццо-сопрано) для баритона.

Евгений Пономарев. Эскиз костюма для Царицы.
Санкт-Петербургская государственная театральная библиотека
Светлейший – И. Гончаров.
Ежегодник Императорских театров. 1895–1896

На премьеру в Мариинском театре Римский-Корсаков из чувства протеста не поехал. По свидетельству биографа композитора, Василия Ястребцева, опера прошла с большим успехом, театр «несмотря на чрезвычайно высокие цены, был битком набит»⁶. После первого акта публика шумно вызывала автора, после третьего – была сделана овация Палечеку, которому поднесли множество адресов и подарков. «Мравина (Оксана) пела и играла прелестно; Ершов (Вакула) был тоже хорош, особенно на верхах; Чупрынников (Черт) и Угринович (Дьяк) играли превосходно; то же можно сказать и про Корякина (Чуба); Стравинский (Панас) хотя и создал свою маленькую роль, но, как и всегда, переигрывал. Каменская (Солоха) справилась с ролью великолепно; особенно же ей удалась сцена в хате»⁷. Первая ария Оксаны и сцена колядок, которую Палечек наиболее тщательно готовил, были повторены по требованию публики.

Оксана – Евгения Мравина; Вакула – Иван Ершов.
Ежегодник Императорских театров. 1895–1896

Последующие исполнения оперы (с заменами некоторых исполнителей) оказались неровными, реакция публики – противоречивой. В газетах развернулась травля, возглавляемая музыкальными критиками и композиторами Михаилом Ивановым и Николаем Соловьевым, интриговавшим в пользу своей оперы на тот же сюжет, не принятой Мариинским театром. Соловьев заявил даже о «кощунственности» оперы Римского-Корсакова, так как в ней в святую ночь «звезды отплясывают балетные танцы»⁸. «Всякий православный согласится, что сцена существует не для того, чтобы самым бесцеремонным образом оскорблять то, что для него дорого»⁹, – писал критик, фактически превращая рецензию в донос.

Солоха – Мария Каменская; Черт – Митрофан Чупрынников.
Ежегодник Императорских театров. 1895–1896

Претензии, в том числе со стороны публики, предъявлялись и к самому́ гоголевскому сюжету. На двух представлениях были даже предприняты попытки освистывания. Но и благожелательно настроенная к сюжету «Ночи перед Рождеством» публика оказывалась разочарованной. Сочувствующий музыке Римского-Корсакова рецензент «Русской музыкальной газеты» Евгений Петровский писал: «…слушатель, отправляющийся наслаждаться звуковым пересказом истории Вакулы или плутней Солохи, уйдет неудовлетворенным; слушатель же, способный пожертвовать интересом к интриге реальных личностей интересу широких поэтических картин природы, найдет в новой опере источник сильного и полного наслаждения. В настоящее время первые оказались в подавляющем большинстве, и опера успеха не имела. Жидкие аплодисменты звучат очень сиротливо среди общего равнодушного молчания. В репертуаре она, вероятно, не удержится»¹⁰.

Михаил Бочаров. Эскиз декорации к четвертой картине. «Улица в Диканьке».
Ежегодник Императорских театров. 1895–1896

«Ночь перед Рождеством» действительно не удержалась в репертуаре. В конце января 1896 года, на приеме Всеволожского у императора, опера не была названа в числе желаемых. Впоследствии и Эдуард Направник, руководивший исполнением во время премьеры, и сам автор размышляли, почему же «Ночь перед Рождеством» более не исполнялась. «В опере “Ночь перед Рождеством” все недостатки и все достоинства оперного письма Римского-Корсакова. Все сказочное опять выделяется, как всегда у него. Непонятно, почему опера не удержалась на репертуаре наравне с операми “Майская ночь” и “Царская невеста”, ни в чем им не уступая по своим достоинствам»¹¹, – вспоминал Направник. Композитор же в «Летописи…» находил и внутренние причины неуспеха оперы: «…либретто мое, с одной стороны, точно придерживавшееся Гоголя, не исключая даже его языка и выражений, с другой стороны, заключало в своей фантастической части много постороннего, навязанного мною. Для меня и для желающих вникнуть и понять меня эта связь была ясна; для публики впоследствии она оказалась совершенно непонятной, ненужной и даже весьма мешающей. Мое увлечение мифами и соединение их с рассказом Гоголя, конечно, моя ошибка, но эта ошибка давала возможность написать много интересной музыки»¹².
Владимир Горячих

Евгений Пономарев. Эскизы костюмов для танцев созвездий во втором действии.
Санкт-Петербургская государственная театральная библиотека

¹ Ястребцев В. В. Н. А. Римский-Корсаков. Воспоминания : в 2 т. Т. 1. М. : Гос. муз. изд-во, 1959. С. 151.
² Там же.
³ Римский-Корсаков Н. А. Летопись моей музыкальной жизни. М. : Музыка, 1980. С. 257.
⁴ Там же. С. 258.
⁵ Там же. С. 262.
⁶ Ястребцев В. В. Н. А. Римский-Корсаков. Воспоминания. Т. 1. С. 325.
⁷ Там же.
⁸ Свет. 1895. № 290.
⁹ Там же.
¹⁰ Русская музыкальная газета. 1896. № 1.
¹¹ Направник В. Э. Ф. Направник и его современники. Л. : Музыка, 1991. С. 339–340.
¹² Римский-Корсаков Н. А. Летопись моей музыкальной жизни. М. : Музыка, 1980. С. 253.