Сегодня его хореографию танцуют везде, и знак «выполнено в соответствии со стандартами стиля и техники Баланчина» украшает афиши театров многих стран. Обласкан славой хореограф был и при жизни.
И, кажется, все ему удавалось легко. В молодости, будучи начинающим танцовщиком Мариинского театра, он захотел искать новые формы в танце и организовал из недавних выпускников Театрального училища группу «Молодой балет», с которой осуществлял свои первые постановки. В середине 1920-х из холодного и голодного Петрограда судьба привела его в успешную европейскую труппу Дягилева. А потом подарила счастливую встречу с Линкольном Керстайном, пригласившим его покорять Нью-Йорк. Понадобились за океаном танцовщики, Баланчин их выучил, создал школу и фантастическую труппу со своим оригинальным репертуаром. И покорил не только Америку, но и весь мир.
Имея консерваторское образование, будучи свидетелем становления идей Федора Лопухова о симфонизме в хореографии, Баланчин был увлечен стихией чистого танца, подчиненного законам развития музыкальной формы. Когда многие артисты и хореографы были убеждены в том, что классический танец исчерпал свои возможности, Баланчин с легкостью доказал его жизнеспособность и подарил ему новое дыхание, отказавшись от излишней эмоциональности, психологизма, заслоняющего кристальную чистоту формы. Даже тех, кто, не признавая бессюжетного балета, ругал Баланчина «за формализм», покоряло легкое дыхание его искусства, в котором за танцем не было человеческих страстей, а была только музыка, ее ритм и структура определяли развитие танцевального образа.
Стремление к легкости ощущалось во всем – в отказе от сюжета в балетах и создании танца, отвечающего лишь музыке; в предпочтении минимализма в костюмах и отказе от декораций (за редкими исключениями). Все постановки Баланчина были пронизаны светом жизнелюбия, была ли то пародия на варьетешных див в «Симфонии дикого запада», состязание танцовщиков-ремесленников в «Агоне» или романтика юности и таинственная прелесть лунной ночи в изяществе хореографических построений «Серенады». Предпочитая бессюжетность, хореограф тем не менее с той же легкостью создавал и сюжетные балеты, виртуозно умещая в один акт перипетии фабулы «Сна в летнюю ночь» или либретто «Лебединого озера». Стремлением к легкости (на этот раз — запоминания) был и отказ от «лишних» букв громоздкого имени: от Баланчивадзе до Баланчина, а потом и вовсе до Мистера Б.
Принципиальная свобода в творчестве от всего не необходимого, жизнелюбие и «легкость жизни», казалось бы, рисуют портрет практичного американца с широкой улыбкой вечного оптимиста и неизменной спутницей, удачей. Но на ее благосклонность Баланчин никогда не рассчитывал и не полагался ни на что, кроме своего ремесла. В отличие от практичных американцев, Баланчин не заботился о будущем своих постановок, не беспокоился о том, чтобы их танцевали многие поколения. А ведь танцуют, ими гордятся, о них мечтают… Да и не считал хореограф себя американцем, а говорил, что по крови грузин, по культуре русский, а по национальности – петербуржец.
Ольга Макарова