Весна священная

Замысел «Весны священной» зародился у меня еще во время сочинения «Жар-птицы». Мне представилась картина языческого обряда, когда приносимая в жертву девушка затанцовывает себя до смерти. Однако это видение не сопровождалось какой-нибудь определенной музыкальной мыслью <…>. В июле 1911 года, после премьеры «Петрушки», я поехал в имение княгини Тенишевой под Смоленском, чтобы встретиться там с Николаем Рерихом и составить план сценария «Весны священной». <…> Я занялся работой с Рерихом, и через несколько дней план сценического действия и названия танцев были придуманы. Пока мы жили там, Рерих сделал также эскизы своих знаменитых задников, половецких по духу, и эскизы костюмов по подлинным образцам из коллекции княгини Тенишевой. Между прочим, наш балет носил русское название «Весна священная». Le Sacre du printemps – название, придуманное Бакстом, годится только для французского языка. На английском языке название The Coronation of Spring (Венчание весны) ближе к моему первоначальному замыслу, чем The Rite of Spring (Весенний обряд). <…>
Что премьера в 1913 году «Весны священной» сопровождалась скандалом, вероятно, уже всем известно. Однако, как это ни странно, я сам не был подготовлен к такому взрыву страстей. Реакция музыкантов на оркестровых репетициях не предвещала его, а действие, развертывающееся на сцене, как будто не должно было вызвать бунта. Артисты балета репетировали месяцами и знали, что они делают, хотя то, что они делали, часто не имело ничего общего с музыкой. <…>
Музыка казалась мне такой привычной и близкой, я любил ее и не мог понять, почему люди, еще не слышавшие ее, наперед протестуют.
Разъяренный, я появился за кулисами, где увидел Дягилева, то тушившего, то зажигавшего свет в зале – последнее средство утихомирить публику. До самого конца спектакля я стоял в кулисе позади Нижинского, держа его за фалды фрака; он стоял на стуле и, подобно рулевому, выкрикивал танцовщикам цифры.
С большим удовольствием я вспоминаю первое концертное исполнение «Весны священной» на следующий год – триумф, какой редко выпадает на долю композитора. Было ли признание со стороны молодежи, заполнявшей зал Парижского Казино, чем-то большим, нежели простой пересмотр осуждающего приговора, вынесенного год назад столь некрасивым способом, говорить не мне, но я полагал, что речь шла о гораздо большем. <…>
При сочинении «Весны священной» я не руководствовался какой-либо системой. Когда я думаю о других интересующих меня композиторах того времени – о Берге, талант которого синтетичен (в лучшем смысле этого слова), Веберне, который был аналитиком, и Шёнберге, соединявшем в себе оба эти свойства, – насколько же их музыка кажется более теоретической, чем «Весна священная»; и эти композиторы опирались на великую традицию, тогда как «Весне священной» непосредственно предшествует очень немногое. Мне помогал только мой слух. Я слышал и записывал только то, что слышал. Я – тот сосуд, сквозь который прошла «Весна священная». Игорь Стравинский. Диалоги